Эссе Эдмона Жабеса в России ранее не публиковались, хотя были нередки ссылки на них российских философов, критиков и литературоведов. Единственной публикацией его философской эссеистики на русском языке долгое время оставалась та, что была осуществлена казахстанским журналом «Простор» несколько лет назад.
Гостеприимство языка
Меняются ли слова от уст к устам?
- Зачем ты явился в мою страну?
- Твоя мне милей всех.
- Симпатия к моей родине еще не оправдывает твоего назойливого присутствия среди нас.
- Чем я для тебя нехорош?
- Чужак, ты для меня чужак навсегда. Живи у себя, а не тут.
- Я говорю на языке твоей родины.
- За языком стоит народ, нация. Какой ты национальности?
- Теперь уже твоей.
- Страна – это в первую очередь земля.
- И земля отзывается в моей речи. Но, согласен, она не моя.
- Ну вот, признался.
- Да, вовсе не земля мое обиталище.
Я им избрал книгу.
Сам это знаешь.
- Ловко же ты присвоил мой язык.
- Разве он не мой тоже?
- Э-э, нет.
Ты выучил его. В том-то и дело.
А я с ним родился.
- Слабый довод. Меня преследует чувство, что мой язык всегда рождается со мною вместе.
- Совершенствованье в языке, его применение не дает нам ни малейшего на него права. Это лишь способ научиться говорить и писать на нем безупречно.
- Это дает нам право любить его. И разве ж я не применяю его, чтоб глубже познать себя, понять, наконец, чтоб заглянуть в свое будущее?
- Но ты не можешь претендовать на прошлое моего языка.
- Мое прошлое – его прошлое, коль мои первые слова подсказаны им.
- С тем же успехом могли быть и другим.
- Разумеется. Главное – выбор.
- Твой выбор, да, возможно, но его ли? Язык свободен в привязанностях. Ты избрал мой язык по стечению обстоятельств. Я ж его унаследовал.
- Родители меня им одарили. С тех пор в моей речи звучат благодарность и верность ему.
- Выходит, если мой дом тебе нравится, он уже твой?
- Язык гостеприимен. Ему безразлично, какого мы происхождения. Он лишь то, что нам удается извлечь из него, потому нельзя ждать от него больше, чем от нас самих.
- А если мы ничего не ждем, что тогда?
- Ты будешь приобщен нашему одиночеству.
Вот, преподношу тебе свою книгу.
- Книгу не преподносят. Ее выбирают.
- Точно так же, как и язык.
Радуга, IV
Небо только издали – небо.
Вблизи – ничто.
И ученик спросил:
«Вопрос Богу, это вопрос к Нему только?»
И учитель ответил: «Бог меняется вместе с нами. Он перестал быть Богом прежде чем существовать, поскольку существует только посредством нас».
И добавил: «Чтобы неизменно озадачивать бесконечность, нас же самих».
*
«Возможно, Бог это смысл всеобъемлющего забвения», - писал мудрец.
И добавлял: «Бог тебе позволяет быть».
О, будущее в засаде.
Ничто – его рекогносцировка.
Радушное отсутствие. Оригинальное гостеприимство.
*
Пустота не предполагает завязок.
Бесконечность – страстное упованье рубежа; вечность - кошмар времени.
Уловки не помогут.
Роковой исход.
«Ничто опасно, - говорил мудрец. - Может взорваться по ничтожной причине.
«Слово к нему подозрительно».
Каждой мысли - свое поле предпочтения.
Каждому муравью – родной муравейник.
Если Бог разом и вне и внутри сущего, и вне и внутри любого предмета, и здесь и в отдаленье, отсутствует, когда является, присутствует, когда мы этого не чувствуем, Его можно помыслить лишь посредством бесконечных раздумий, провоцируемых непомышляемым, с которым мы в схватке; притом что Сам Он доступен мысли. Он – единственная загадка для упрямой и дерзновенной мысли, опьяненной своими победами и надломленной своими очевидными провалами.
О, треснувшая стена, наперед обреченная.
Мог бы просочиться свет из этой роковой трещины.Коварная щель, которая со временем расширяется, чтобы туда утекало время.
… подобная пробоине в латах, свищу в металле, дефекту в алмазе, языку в стакане.
О, парадокс.
Богу можно доверять, там, где невозможно в Него верить.
В Его чистейшем отсутствии.
- Как ты себе представляешь мысль? – спрашивал ученик своего учителя.
- Возможно, звездой, истощаемой собственными вспышками, которая отличается мощью своих пульсаций.«Время мысли это лишь только время привыкания к смерти; развоплощенья эпитафии», - говорил он.
И добавлял: «Умирают, не дождавшись слова, которое произносит только наша смерть».
*
«Связь с Богом, - писал мудрец, - разнообразна. Она в основе наших связей, случайных или постоянных, со вселенной и человеком, с отсутствием и присутствием, с жизнью и смертью, с речью и безмолвием.
«Выходит, нам недоступно прямое общение с Богом, лишь окольное, опосредованное, косвенное, которое всякий раз мы осуществляли различно».
Бог, Сам немыслимо разнообразный, не мог сотворить ничего кроме разнообразия; мир чуждый миру, но верный себе самому, несмотря на Его чуждость.
Приближенье к Богу всегда под знаком непостижимости.
Здесь чутье заменяет веру.
«Наша чуждость - в глубине нас самих, - писал мудрец, - но мы стыдимся обнажать свои глубины».
«Я иностранец, как и Бог, - говорил он, - но Бог - высокочтимый, а я - нежелательный».
Письмо нелюдимо, слово общительно.
«Бог – самое дерзкое постижение человека; самое туманное, самое тревожное.
«Учитывая врожденность и провиденциальность этой безумной дерзости, как не приглядеться к ней?» - однажды написал он.
Мы предадимся речи, чтобы отныне общаться только между собой.
«Возможно, человек испытывает симпатию к маскам, поскольку терпеть не может разнообразия», - говорил он.
«Видеться постоянно, не узнавая друг друга».
Одиночество – единично.
«Я не боюсь смерти, - сказал Моисей ангелу смерти. – Я под защитой Книги. Верно ведь, что это Книга жизни? Присутствие в Книге, не гарантирует ли бессмертия?»
Но мудрый комментатор сказал: «Книга – это Бог, а не Моисей; поскольку Бог – Слова Книги, тогда как Моисей – безмолвие, к которому те привиты».
И добавил: «Безмолвие – внутри и вовне Книги. Две незримых могилы пророка».
«Для Бога человек навсегда безмолвен. Потому Бог к нему и прислушивается. Потому, увы, его подчас и не понимает», - говорил он.
«Мышление, - как-то написал он, - это всегда буйная схватка дерзновенных мыслей, которая делается все ожесточенней.
«Тогда мышление, может быть, в том и состоит, чтобы задаваться вопросом об истинных причинах распри, тем развиваясь непредсказуемо».
И добавлял: «Можно помыслить лишь только враждующее: роковая ставка».
Рана – в глубине мысли. Только речь может о ней свидетельствовать.
И учитель сказал, оттолкнув кресло, на котором сидел:
- Пришло время. Мне пора уйти.
Меня будут направлять ваши мысли.
Ради каждой изменю путь.
Значит, я и дальше буду жить в вас.
- Ты в нас, - откликнулись ученики.
«Как смогла б чуждость изжить вопрос, который она воплощает?
«Она всегда тот вопрос, что задаем другому, вопрошая самих себя.
«… тому, с кем никогда не сведем знакомства, кто, действительно, почему б не мы сами?» - говорил он.
И мудрец изрек:
«Он знал небо лучше чем землю.
«Небо всегда над головой, а земли-то он познал лишь мизерный клочок. И эта им познанная мелочь, увы, ни с чем иным не сходствует».
Мысль единична, как и смерть.
Ты существуешь, поскольку я жду тебя.
В твоем имени прозвучали твои родные дали.
В моем же таится дорожный камень.
«Любой диалог, - утверждал он, - на три голоса: того, кто говорит, того, кто отвечает, и смерти, побуждающей их говорить».
- Всякий дар предполагает ответный.
- Гостеприимство - не дар, - ему возразили. – Его предоставляют еще до того, как потребуют.
«Господи, - говорил он, - я стремлюсь, чтоб Вы совпали с Самим Собой, и тогда вселенная в Вас растворяется».
- Учитель, ты ничего от меня не почерпнул, - сказал ученик.
- Я от тебя почерпнул то, чему тебя научил, - ответил учитель.
- О чем ты задумался? Ты вдруг ушел в себя.
- Я задумался – кто б знал почему? – о Боге.
Притом, что Сам Он чужд предмету, о котором я размышляю.
- Триумф чуждости.
Не есть ли Бог все то, чем Он не является?
- Это трудно понять.
- Мы обречены разочаровывать божество.
- Даже перед ним благоговея.
Мгновенье твердит: «Я знаю. Я помню». Вечность повторяет: «Я все забыла».
Изображать равнодушие к тому, что не возвеличен.
Вступить во власть, значит вступить в схватку.
«Разве, сопоставляя два слова, не сравниваешь невольно два существования?
«Книга – это беспощадное противоборство неотвратимых судеб».
*
Гостеприимство - это, как получить добрую весть.
Перевод с французского Александра Давыдова
* Эдмон Жабес (1912-1991) - один из самых известных французских писателей и один из самых сложных мыслителей второй половины XX века. К его творчеству неоднократно обращались крупнейшие философы своего времени, такие, как Ж. Деррида, М. Бланшо, Э. Левинас. Жабес родился в Каире, только в 1957 г. окончательно покинул Египет и через 10 лет получил французское гражданство. Однако он учился в Париже, где в 30-е годы был близок к сюрреалистам. В 1957 г. вышел самый объемный сборник лирики Жабеса «Строю жилище». Однако в Европе больше известна его эссеистика - сборники «Книга Вопросов», «Книга Подобий», «Книга Пределов» и др. К этой же серии принадлежит и «Книга Гостеприимства», две главки из которой предлагаются читателю. Книга целиком вышла только что в издательстве «Комментарии».
