Однажды в Вавилоне я сломал солнце…
Я не поместился в Мыслях и задел макушкой солнце. И оно отлипло от паутины потолка. Сразу стало как-то мрачно и не по себе. Солнышко лежало на заплеванном полу, дрыгало ногами и кричало прям как грудной ребенок. Окурок выпал изо рта и отвратительно зашипел на меня, бултыхаясь в слизи чей-то пьяной блювотины.
Мне стало страшно… Вдруг люди услышат крики солнышка и прибегут… Они увидят, что я сделал… Увидят лишь паутину… без солнышка. Я испугался, я не знал, что делать…
Потом что-то вонзилось острой болью в мою серую массу, что называется мозгом. Я кинул малиновое одеяло на солнце и наступил серым грязным ботинком ей на горло. Солнце заорало еще громче, но теперь уже скрипичный ключ был похож на истерику: я сжал еще сильнее ее горло и еще, и еще… Минуты тянулись горьким медом. В воздухе витала непонятная смесь смерти, времени и моего обуглевшего ботинка. Она умерла…
Пришли люди. Они долго, как мне показалось, смотрели на дымящийся трупик моего солнышка. Вдруг мне захотелось уйти, но раздирало сраное любопытство — что же пудет далее?
Я убил их молоденькое солнышко, а взамен они получили симпатичную паутину… она мне даже больше нравится. Но решать все-таки им, ведь я убил их закостенелую мечту, а на то новое, что они пока не видят, им наплевать… Пока наплевать…
Правы ли они были, когда переместили меня в горизонтальную плоскость, утопив окурок в моей же крови? …посмертно…
Потом пришли женщины и дети, оказывается у них плохой вестибулярный аппарат! Многие блевали, некоторые даже на меня, вернее сказать на то, что когда-то было тем, чем оно не является сейчас.
Если бы я был жив, я бы обиделся…
Розы
Я шарю глазами и мой взгляд останавливается на розах…
Они вцепились своими шипами в мои внутренности и тянут их наружу невидимыми клещами красоты. А когда кишки мои вытащены наружу и висят безнадежной тоской изо рта; розы обматывают их вокруг моей шеи и сбрасывают вниз.
И я лечу в бездну, попивая кофе и временами пачкая асфальт своими следами. Следами, которые словно добрые буквы в заплаканной книге Шекспира, окутывают пыльную землю загадочными иероглифами. Ту пыльную землю, которая вонючей больной маткой вздувается словно шар менструальным морем, в котором кишат свертки из мяса и костей — абортные эмбрионы… Они желают выскочить наружу, в этот вонючий свет, который на вкус напоминает грязные волосы. Они желают выскочить наружу и подохнуть здесь от тоски или от венерических заболеваний, которые окутали весь мир обосранными пеленками и держат человеческую похоть в невидимой тюрьме. Они желают выскочить наружу…
Порой они выскакивают и их взгляд останавливается на розах…
