…стансы к Никто… (А.Г.)
…после…
Ремарки (А.Г.
Продолжая Блока
МОЛь (цикл из трех стихотворений)
«***»
…мизантроп, сорванец, идиот, я уже — ничей,
то опять в сюртуках, то в затертых овечьих дохах…
ты — под фикусом, с гипсовым ангелом на плече,
сочиняешь последние главы нашей с тобой эпохи
не-возврата. И ранним утром я, видимо, не проснусь:
слишком много ливней вплелось между прошлым летом
и твоими апрелями, мартами… Ну их, ненужных, ну…
Будучи циником, легче укрыться пледом,
пить горьковатый отвар (без жасмина), скрипеть зубами,
выговаривая «ботинки-линки», «бумага-влага» и «гектор-вектор»,
и надеяться склеить песок на душе, хоть в какой, но камень —
в противовес Господнему, покамест на слабых веках
не обнаружится соль, в столь привычном для нас растворе
(плач всегда подтверждал незначительность нашей воли),
а потом успокоиться, тихо шепча: «мы всего лишь в ссоре…
все образуется… выдюжим… верю…» — не оттого ли,
вся наша жизнь — это сумма шагов от прошлых
не случайностей к неизвестному? Зуммером не поможешь…
В общем, что бы тебе ни снилось — пуля ли, яд ли, нож ли:
ты умрешь от любви, дорогая… я, вероятно, тоже…
13.11.2002
После всех моих побед,
наблюдаю — не дурак —
хаос, вылившийся в свет,
как сказал бы Пастернак.
Расстоянья — не беда,
коли, сердца слышен стук,
«север» — это точка, а
не антоним слова «юг»
В сонной, выцветшей судьбе
нам не сделаться умней:
ни зареванной тебе,
ни заплаканному мне.
Не осилить пустоты,
боли, криков бытия:
ни раскаявшейся «ты»
не обиженному «я».
Память — это вкус трески,
легкий дым над головой,
взмах твоей худой руки
над рыдающей строфой,
впрочем, нет, не перечесть
всех отсутствующих зим,
ибо счастье, в целом, есть —
хлопья снега на грязи…
Боль шагов по мостовой:
бесконечность, словно, вор,
подмигнет мне, и судьей
зачитает приговор
о пожизненном: о нас…
вместе, врозь — уже не суть,
все равно в последний раз
нас не рядом понесут…
Успокойся, пополам
разделяться — не на треть…
Все равно без крыльев нам
никуда не улететь
от прошедшего вчера,
оставляющего след,
повторяющий не шрам,
но надрезы на крыле.
Не скорби о прошлых днях —
ни тебе, ни ноябрю
не услышать от меня
бестолковое «люблю».
Мы ведь, как сыны земли,
начиная все с нуля,
никогда не скажем «пли»,
подразумевая «бля»…
Вот и вечер. Как оброс
тихо сумерками двор…
Слышу запах поздних роз,
странный с некоторых пор.
Это — только прикоснись! —
цвет совсем иных времен,
где сплетаются все сны
в наш с тобой единый сон.
Посмотри в мое окно:
в полупрофиль недвижим,
я гляжу напротив, но
не считаю этажи…
Так, в предчувствии конца,
грустью вязкою томим,
отмывая грим с лица,
старый вешается мим.
Пусть движения кривы,
без надежды на аванс,
понимаю, что, увы,
угол — смерть для всех пространств.
Что ни сделается до
или после, в этом сне,
счастье, если и придет,
то уж точно не ко мне:
се — симптом упадка сил…
это, в принципе, не грех
ибо Бог меня родил,
чтоб отмаялся за всех…
Знать, на мрамор упадет
георгиновый букет
через пять, наверно, сот
или даже тысяч лет…
Так и кончимся, а жизнь —
не венок и пара свеч,
а последнее «держись»
над дрожаньем слабых плеч…
Эх, грядущего «сейчас»
зря не розова заря:
мы уже не сыщем нас
вдоль чего-нибудь паря.
Вот и весь наш общий лик,
ангельский почти от мук…
…тройка пик, семерка пик…
туз — не выпал никому…
13.11.2002
Варианты всех сумм непременно уступят нулю —
нас уже никому не согреть не отправленной бандеролью:
расстегни мою душу своим непривычным «люблю»,
и идем танцевать под угрюмую музыку боли,
ибо в этих минутах секунды на редкость больны
(это — след бесконечности, реинкарнации вёсен и
остальных неизбежных) в забеге от первой весны
до последних отрезков по направлению к осени.
(здесь внимательно, милая) … я удивляюсь — прости -
амальгаме воды с застоявшимся привкусом йода…
(дальше вновь — Мандельштам) я смотрю — с пустотою в горсти —
как течет из бутылки струя золотистого меда,
и опять понимаю, что жизни не хватит на всех
близоруких «ну где ты?», «когда ты?», зачем ты?«и «как ты?»…
То есть — как бы тебе не хотелось ромашек в росе,
все равно будешь ранить свои золотые о кактус
неизбежности (милая, sorry, сейчас закурю — допишу)…
Ну так вот — неизбежность… иными словами (забылся…
надо бросить курить)… Тут другое, не смейся, прошу,
алкоголик, кретин, я забыл, кто усиленно пил со
мной листопадную свежесть (я, видимо, так опьянел,
что опять не добрался хотя бы до ближней кровати)…
я спиваюсь (но пью — ноябри)… я спиваюсь, но не
умираю (не хочется)… На каждую «дай же мне!» — «нАте»
отвечая (опять графоманствую)… Мед
завершился. Пишу тебе письма (и чаще — о вечной тоске)…
Вот и все. Закругляюсь (ты как там?. Все так же «умрет — не умрет»?)
Напиши мне… game over… конец (или занавес, или Escape -
не плевать ли, любимая?)…
…вот и вся ипостась, ну а дальше — миндаль, бисквит
на вчерашних газетах, кофе и привкус дыма:
так срастаются с горечью, тихо глотая квинт-
эссенцию обреченности… Это не молодым, а
умным присуще, глупые прячут боль,
обнажая улыбки при входе в прохладный офис
(или даже редакцию — мало ли, черт, работ? ),
и умирают спокойно, как следует — не готовясь.
Это ВСЕ, господа… Гренки, миндаль, бисквит…
Апокалипсис, словом… Дальше — опять — миндаль…
Ну фонарь, ну аптека, ну нищий, бредущий в скит,
ну венок, наконец… Ну а дальше-то что? А даль…
13.11.2002
МОЛь (цикл из трех стихотворений)
1
«М»
Марианне Калмыковой с нежностью
Сегодня тишина на Патриарших,
мы снова говорим о переездах…
Мы оба — ангелы, но, видимо, из падших…
Мы оба — ангелы, но, кажется, их падших…
И хмурый бездарь
какой-нибудь когда-нибудь напишет
о наших взглядах (я смотрел под ноги,
а ты — налево)… Стихотворец пришлый,
я буду помнить, и не будет лишней
моя эклога…
Но это — позже… Этим ярким летом
я стал умней, наверное, порядком,
и пусть Гриноблю нынче спится сладко…
И пусть Гринобль похрапывает сладко
с моим приветом…
2 «О»
Ольге Яновской с восхищением
… вспоминаю тебя…. телефонный звонок из Ростова —
как сказал бы И.Б.: «но как странно писать тебе снова»,
но, как видишь, пишу… выдыхаю восторг, и с губами
расставаясь, слетает приветствие… Знаешь, меж нами
проскользнут коготки — перерывов, времен, расстояний,
переписки, звонков, даже встреч — иногда, только я не
удивлюсь переменам: привык (я писал уже). Время,
не имея лица, все равно усмехнется над теми,
чья сермяжная суть — чечевичная радость паденья…
Я — из них… я и солнце с предметом, и плоскость, и тень я…
Ты — другая, и если я — круг, ты скорее всего, шаровидна…
Оскорбись бесконечностью… это — удел индивида…
3
«Л»
Лерочке Калмыковой с любовью
Наверняка, в твоих белесых снах
играют в мячик ангелы-младенцы,
и тихо замирает твое сердце,
и слышен «ах»…
Наверняка, ты вырастешь такой,
какой тебя хотели бы — кумиром,
и в первый раз столкнувшись лбами с миром,
прошепчешь «ой»…
Наверняка, да что там говорить!
ты просто улыбайся, задирая
над головой безоблачного рая
тугую нить…
…голоса…воскресенье…распад иммортелей в горсти…
нитевидное «было», я рано тебя перенес…
я почти растерял все права на «постой» и «прости»:
только легкий озноб и дрожанье припухлых желез…
голоса… голоса… и суровое эхо внутри…
звук пространства во мне — боссанова взаимных обид…
…в этом странном отечестве слишком слепы фонари —
только месяц ублюдочно профилем желтым горит…
голоса… воскресенье… в моих разворованных снах
Гавриилы и прочие рвут себе крылья дождем…
и цикады сажают гортани на грубых басах
ожидания… Господи, сколько немыслимо в нем
сумасшествия, страха, истомы… опять голоса
прошивают не слух, но разреженный воздух… опять
исхожу фистулой, как-то буднично щуря глаза,
и вдыхая настой из осенних, моргающих звезд…
…голоса… воскресенье… распад иммортелей… настой…
я курю пустоту изо всех нерастраченных сил…
я уже потерял все права на «прости» и «постой»,
и забыл, где их ищут… забыл, где их ищут… забыл…
25.11.2002
